В основе этой статьи лежат выдержки из книги автора "Фундаментализм внутри ислама. Опасность для мира во всем мире?", которая в скором времени выйдет в свет в издательстве "Примус" в Дармштадте.

После прекращения раздела мира на две части, существовавшего в годы «холодной войны», и окончания биполярности долгожданный мир во всем мире так и не наступил. Новые конфликты и новые силы привлекают к себе внимание - прежде всего фундаментализм и межэтнические распри(1). Нуждается ли международная политика ввиду произошедших изменений в новой концепции безопасности? Не все эксперты и политики однозначно отвечают на этот вопрос утвердительно, хотя мы и имеем в настоящее время дело с совершенно другой международной политикой. Многие полагают, что фундаментализм представляет собой преходящее, чисто сиюминутное политическое явление.

Между тем в основе всех современных международных конфликтов в мире лежит или фундаментализм, или стремление к этнической самобытности, или смесь из этих двух вещей, т.е. этнофундаментализм. Мысля категориями старой политики безопасности, невозможно дать адекватные ответы на эти новые вызовы. Таким образом, между фундаментализмом и политикой безопасности существует взаимосвязь, при описании которой речь не идет уже об исламской религии. С исламом как религией можно вести диалог. Исламский фундаментализм является, в отличие от этого, предметом политики безопасности. Если ислам - это мировая религия, приверженцы которой составляют одну пятую часть населения планеты (1,3 миллиарда человек), то в случае с исламским фундаментализмом речь идет о политическом движении, которое делает религию орудием для достижения нерелигиозных интересов и злоупотребляет ею.

Исходя из существования различий между исламом и исламизмом, дефиниции последнего как религиозного фундаментализма и убеждения, что фундаменталистские движения имеют отношение к международной политике и политике безопасности, в дальнейшем необходимо развивать четыре мысли, оперируя соответствующе заостренными тезисами.

Ислам как религия

Первый тезис гласит, что ислам является религией и цивилизацией, а не предметом политики безопасности. Ислам не имеет с политикой безопасности ничего общего. Он представляет собой монотеистическую религию, покоящуюся на божественном откровении (2). Действительность ислама как мировой религии и цивилизации выражается на религиозном уровне в наличии большого религиозного многообразия. Под этим подразумеваются внутренние различия, проявляющиеся в существовании суннитского и шиитского течений, различные конфессии и бесчисленные секты (3). В культурном отношении для ислама также характерны многочисленные разновидности (4). Так, африканский ислам отличается от своего собрата в Юго-Восточной Азии или индо-ислама, не говоря уже о своей первоначальной арабской ипостаси.

Религиозное и культурное многообразие ислама накладывает свой отпечаток также и на фундаментализм. Для иллюстрации: только в одной исламской стране - в Индонезии - насчитывается 300 различных локальных культур. Тем не менее эти различающиеся в культурном отношении разновидности ислама ни в коем случае не чужды друг другу, поскольку все мусульмане разделяют, в сущности, общее мировоззрение. Это обстоятельство создает основу для существования единой исламской цивилизации, представления которой являются общими для всех мусульман. Но это не делает ислам монолитным, не говоря уже о превращении его в величину, имеющую важное значение в аспекте политики безопасности. Диалог между цивилизациями может стать программой, параллельной политике безопасности, с помощью которой будет положен конец проискам фундаменталистов.

Одним словом, занимаясь исламом в контексте политики безопасности, мы имеем дело не с предполагаемым монолитом, а с политическими движениями, которые черпают свою легитимацию в религии и, с одной стороны, придерживаются своих представлений об устройстве общества, с другой стороны - ведут иррегулярные войны. И когда эксперты во вопросам политики безопасности, не знающие, к сожалению, внутренних пружин ислама, выдвигают сомнительный тезис, согласно которому ислам, понимаемый как мнимая действующая единица, представляет опасность для Запада, то в этом случае следует раскрывать суть проблемы посредством точных анализов (5). Сэмуэль Р. Хантингтон правильно отмечает, что культуры и цивилизации играют все более важную роль в международной политике. Но его серьезная проблема состоит в том, что он верит, будто цивилизации могут вызвать мировые политические конфликты. Хантингтон пытается завуалировать это проблематичное предположение с помощью понятия «core state» - основное государство. Он допускает, что цивилизации в мировой политике возглавляются каким-то основным государством. Что касается ислама, то это не соответствует действительности. Хантингтон вынужден согласиться в своей книге с тем, что ни в настоящее время, ни в будущем невозможно, чтобы одно из 55 исламских государств встало во главе общей исламской цивилизации (6), однако остается при своем анализе конфликта между цивилизациями во власти теории государства. Он сводит вопросы политики безопасности к исламским государствам или к их цивилизации. Однако иррегулярные войны порождает не ислам, а фундаменталисты. Именно они, а не государства, являются главным предметом современной политики безопасности. Исходной позицией служит предположение, что мировоззрения, лежащие в основе цивилизаций, играют сегодня более важную роль в мировой политике, чем прежде (7). Под войной здесь, в отличие от Хантингтона, понимается, однако, не межгосударственный конфликт с использованием военных средств. Этот тезис сводится скорее к тому, что столкновение цивилизаций представляет собой войну мировоззрений, причем речь идет о признании норм и ценностей в качестве ориентации и, таким образом, фактора порядка в мировой политике. Ценностные конфликты не имеют ничего общего с армиями. Дело здесь в социальных распрях, которые, однако, обладают не меньшей способностью к глобализации. В тезисе отстаивается диалог между культурами как стратегия мира для XXI-го столетия. В отличие от этого фундаменталисты политизируют мировоззренческие различия между цивилизациями и тем самым разжигают конфликты. Следовательно, первый тезис содержит требование проводить различия между исламом и исламизмом и констатацию того, что новая политика безопасности имеет два уровня: с одной стороны, ценностные конфликты, которые имеют политические последствия, но не могут разрешаться силой оружия, и, во-вторых, насилие фундаменталистов. Очень важно различать два этих уровня.

Фундаментализм как идеология

Второй тезис показывает, что фундаментализм представляет собой политическую идеологию: политизация религии не есть исключительно мусульманское явление. В рамках анализа проблематики безопасности необходимо проводить два различия. Согласно им, все фундаменталисты приходят через политизацию религии к представлениям о порядках, которые являют собой новые вызовы уже существующим. Во-вторых, дело не ограничивается подобной конфронтацией мировоззрений; применение насилия в рамках иррегулярных военных действий, т.е. терроризма - суть материализация мировоззренческих конфликтных потенциалов. Политизация религии фундаменталистами направлена против светского национального государства, и в этом проявляется мировоззренческий конфликт, предметом которого являются представления о порядке. Марк Юргенсмайер говорит в этой связи о конфронтации, ведущей к «новой холодной войне»(8):«Если фундаменталисты разрешают этот мировоззренческий конфликт в рамках иррегулярных военных действий, то возникает связь со вторым, названным в резюме первого тезиса уровнем - проблемой политики безопасности, вытекающей из политизации религии».

Второй тезис включает осознание того, что политизация религии не относится только лишь к исламу. Остается сожалеть, что при упоминании о фундаментализме многие европейцы сразу же думают об исламе, поскольку европейские средства массовой информации сообщают исключительно о террористических актах исламских фундаменталистов. О разрушении мечети Айодхья в Индии фундаменталистами-индусами или о подобных террористических актах других религиозных фундаменталистов, например, еврейских поселенцев на оккупированных палестинских землях, рассказывается мало. Речь здесь ни в коем случае не идет о том, чтобы представить исламских фундаменталистов безобидными овечками. Дело, пожалуй, в том, чтобы обратить внимание на взаимосвязь трех главных фактов.

Во-первых, фундаментализм как политизация религии и тем самым различий в мировоззрениях между цивилизациями представляет собой глобальное явление, которое встречается почти во всех мировых религиях. Все его разновидности указывают на известное «фамильное сходство». Фундаменталист, хотя он и имеет двойной характер, является, как правило, в большей степени Homo politicus, нежели Homo religiosus. Какими бы опасными ни были фундаменталисты, с ними нельзя справиться с помощью армии, поскольку они в подавляющем своем большинстве действуют, как раз не прибегая к использованию обычных военных средств. Для обращения с ними требуется новая политика безопасности, которая не фиксируется больше на государстве и отрешается от преимущественно военного мышления.

Во-вторых, фундаментализм во всех религиях являет собой мировоззрение, основывающееся на божественном порядке. Большинство фундаменталистов борется за достижение этой цели, используя политические средства. И лишь малая часть из них решается прибегнуть к насилию и терроризму, чтобы воплотить это представление о порядке в жизнь. Поэтому в эмпирическом плане просто неверно отождествлять фундаментализм с терроризмом. Из этого вытекает, что насилие - лишь один из аспектов фундаментализма. Его мировоззренческие представления о порядке и политизированные ценностные конфликты, входящие в этот контекст, намного важнее.

В-третьих, некоторые европейцы, касаясь политизации ислама, предпочитают употреблять с благими намерениями понятие «исламизм», не варьируя, а используя его в качестве альтернативы к термину «исламский фундаментализм». За этим скрывается желание избежать упреков в распространении предрассудков, связанных с понятием «фундаментализм», ставшим уже клише. Но тем самым они невольно множат скорее стереотипные представления об исламе. Ведь избирая для характеристики этого феномена понятие «исламизм», они сводят политизацию религии только к исламу, скрывая тем самым глобальный характер этого явления.

Фундаментализм и политика безопасности

Третий тезис утверждает, что фундаментализм как предмет новой политики безопасности требует «новых границ безопасности». Сюда включается требование отказаться от традиционного понимания политики безопасности с доминирующей военной составляющей. Эта точка зрения покоится на констатации, что после окончания конфликта между Востоком и Западом и почти полным прекращением военных столкновений между организованными институционализованными армиями, т.е. войн между государствами, необходимо заново осмыслить многие взаимосвязи. Эксперты по вопросам политики безопасности потребовали учитывать произошедшие изменения и подчеркнули уже отмеченную нужду в новой политике безопасности. Новаторскую работу при этом проделали Барри Буцан, а вслед за ним Мартин ван Крефельд и Калеви Хольсти (9), объявившие о прекращении войн в таком виде, в каком их понимал Клаузевитц - как столкновение институционализованных армий. На передний план все больше выступают невоенные аспекты, претендующие на то, чтобы стать главным предметом политики безопасности (10).

Как доказывают примеры Алжира, Египта, Израиля, Афганистана и недавние события в Косово, организованные армии беспомощны перед лицом террористических актов со стороны использующих насилие фундаменталистов или этнических националистов. Пример Косово показывает, что НАТО с ее военными арсеналами смогла победить сербскую армию, но оказалась не в состоянии проконтролировать акции возмездия нерегулярных мусульманских сил - Армии освобождения Косово - в отношении христиан.
Любая концепция политики безопасности, направленная на борьбу с фундаментализмом, должна остерегаться отождествления политических активистов нового течения с исламом. Установление этих различий особенно важно в отношении исламской диаспоры в Европе.
Если не удастся провести различие между исламом как религией и ее злоупотреблениями со стороны фундаменталистов, это сослужит хорошую службу исламистам в их усилиях превратить исламскую диаспору в поприще собственной политической деятельности и их претензиях говорить от имени ислама как такового. Тыловые порядки исламских фундаменталистов на Западе стали важной составной частью этого движения.

Обращение с фундаментализмом

Наконец, в четвертом тезисе постулируется, что, только сотрудничая с исламскими странами, европейские государства смогут научиться обращаться с феноменом исламского фундаментализма. При любом обсуждении новой политики безопасности необходимо обращать внимание на то, что право на получение политического убежища стало инструментом фундаменталистов и этнических националистов, вследствие чего эти движения обеспечили себе тылы в Европе.

На встрече на высшем уровне, посвященном борьбе с терроризмом, в египетском городе Шарм-Эль-Шейх в марте 1996 года главы исламских государств высказались против попытки своих западных коллег включить понятие «исламский терроризм» в заключительное коммюнике, аргументируя это тем, что терроризм ненавистен исламу и поэтому у него не может быть исламского лица. Одновременно они призвали европейцев не давать приюта исламским фундаменталистам во имя права на политическое убежище(11). Один французский наблюдатель сформулировал в этой связи понятие «демократия против самой себя»(12).

В исламском мире непоследовательная европейская политика демонизации ислама путем его отождествления с фундаментализмом и терроризмом с одновременным попустительством фундаменталистам в Европе воспринимается как лицемерие. В исламском мире не забыли также о том, что значительная часть фундаменталистов, активно занимающихся террором, была подготовлена во время войны в Афганистане американским Центральным разведывательным управлением. В то время как в Соединенных Штатах Америки говорили, например, об «исламской опасности», американцы в самом начале этой войны поддерживали через пакистанскую спецслужбу самых радикальных и нетерпимых из всех исламских фундаменталистов - движение Талибан(13). Ныне талибы также обособились по отношению к США, как до них это сделали «арабские афганцы»(14). В действительности исламские фундаменталисты представляют опасность для западной демократии и особенно для Европы не только за счет терроризма, сколько за счет злоупотребления исламской диаспорой и тех препятствий, которые они чинят интеграции мусульман.

Из-за этого могут возникнуть культурные гетто, которые в длительной перспективе станут источниками социальных конфликтов. По этой причине необходимо, чтобы принимающие решения политики предприняли срочные действия. Если этого не будет сделано, то уже в скором времени Западной Европе придется настраиваться на боснийские условия (15). Информировать об этом означает разъяснять, а не сеять панику. В качестве примера необходимости сотрудничества в аспекте политики безопасности между западными и исламскими странами для борьбы с террором исламистов здесь можно привести план исламских террористических организаций создать «Исламский Интернационал», попытка реализации которого была предпринята на представительном съезде в Лондоне в 1996 году. Лишь энергичный нажим Египта, а также других арабских стран побудил тогда правительство Великобритании запретить этот съезд (16).

Резюме

Сказанное до сих пор представляло собой попытку показать последствия политизации религии для политики безопасности, а также нарисовать картину различных форм ее проявления в международном контексте. В заключение необходимо поговорить о четырех проблемных областях, подлежащих классификации в этих рамках, и извлечь выводы.
Первое. Западные исследователи ислама, имеющие, как правило, не социологическое, а филологическое образование, по праву указывают на многообразие ислама. Однако из этого они делают неверный вывод - о недопустимости обобщающих суждений. Возможно, в филологии это и правильно, но не в политике и обществе: в этих сферах подобного рода аргументация явно ошибочна. При надлежащем знании предмета обобщение в определенной степени не только возможно, но даже необходимо, в противном случае подвергаешь себя опасности не распознать подлинную проблему. Исламский мир чрезвычайно разнообразен, но его многообразие укладывается в общий спектр, который следует именовать исламской цивилизацией. Исламизм, соответственно, также многолик и все-таки это - единый феномен. К этому следует добавить, что с помощью филологии невозможно постичь ни феномен фундаментализма, ни его измерение применительно к политике безопасности. В этом и состоит ограниченность западных исследований ислама.

Второе. Фундаментализм проистекает как из кризиса сознания, так и из структурного кризиса, существенной составной частью которого стало материальное обнищание населения в обширных частях мира (17). В этих условиях фундаментализм действует как спасительная идеология, которая намечает перспективу лучшей жизни, раздавая заманчивые обещания. Террористы представляют собой меньшинство среди фундаменталистов, причем речь здесь идет преимущественно о молодых людях, лишенных какой-либо перспективы, которые попадают в пучину подпольного терроризма и при этом полагают, что они действуют от имени и в интересах ислама. Будучи дилетантами, мало знакомыми с исламскими учениями, они не сознают, что, действуя таким образом, они нарушают все исламские нормы и ценности.

Третье. Разъяснять предрассудки в отношении ислама, показывать «образ врага», созданный в его лице, выступать против связанных с этим клише и благородно, и достойно одобрения, но необходимо исследовать и реальные конфликты, а также порождающие их причины. Критическое рассмотрение миграции мусульман в Европу(18) и связанного с ней потенциала конфликтов, а также объяснение того, что исламские фундаменталисты злоупотребляют правом на политическое убежище не противоречат стремлению вести диалог с другими культурами и бороться с образом врага в обличии ислама. К сожалению, эти поприща зачастую путают друг с другом.

Четвертое. В Европе важно распространять среди мусульманских переселенцев просвещенную версию ислама в традициях «открытого ислама» периода средневекового расцвета исламского рационализма. Этот европейский ислам в паре с политикой интеграции представляет собой лучшее средство против распространения исламизма в среде исламской диаспоры в Европе(19). Мусульмане в качестве соотечественников являются лучшими партнерами, нежели мусульмане, которых необходимо рассматривать как предмет политики безопасности. Поэтому не будет противоречием выступать против тыловых порядков исламских фундаменталистов в Европе или разъяснять тоталитарные представления исламистов о порядке и одновременно интегрировать мусульман как граждан.

Перед Европой будет и впредь стоять щепетильная и сложная задача отделить друг от друга внутриполитические и всемирно-политические сети исламского фундаментализма.

Журнал «Интернатионал политик» №2, 2000 г.